Гиперкачество реальности

     Современные технологии стали частью повседневной жизни, превратив общество в информационное. Ворвались они и в искусство, сделав саму сферу культуры высокотехнологичной. Актуальное искусство становится неизбежностью. Для одних художников использование достижений науки – эксперимент, поиск иного изобразительного языка. Для других – это форма выделиться, привлечь к себе внимание. Лишь некоторые обращаются к мультимедийным технологиям для достижения искомого образа и отражения действительности, воспринимая их оптимальным средством самовыражения. Действительный член Российской академии художеств, Председатель Творческого Союза художников, Заслуженный художник России Константин Худяков применяет цифровое искусство для создания “гиперкачества реальности”.

     – Очевидно, я к этому шел всю жизнь. Еще студентом архитектурного института стремился применять инновационные средства для показа того, что я проектирую. Диплом я делал не как все тогда, а в виде кинофильма: огромный макет “Город будущего” я выклеил и снял маленькой камерой со специальным устройством. Съемка велась как бы с масштаба человеческого зрения, словно человек гуляет по этому городу. И с этой камерой я ползал по макету, я лазил по этажам, помещениям, по пространствам, по площадям, балконам, видовым площадкам. Естественно, я сделал чертежи, но подача была именно такая. Это было в 1971 году, а сейчас трехмерное проектирование, при помощи “три Д” технологий, стало общей практикой. Сегодня все архитекторы пользуются этим, чтобы заказчику показать в динамике проектируемый объект, чтобы самим прочувствовать и проверить восприятие визуальное, не допустить ошибок, диспропорций, чтобы дом грамотно вписать в архитектурную среду. Для этого делается “три Д” моделирование, записывается ролик, на котором ты гуляешь по будущему своему объекту, смотришь. Схоже с игровыми технологиями, но они не хороши для художника, поскольку в них нет того качества, которое требуется для полноценного произведения искусства.

     - Получается, Вы несколько опередили время, предвосхищая и ожидая появления новых технологий для создания собственного изобразительного языка, цифрового искусства как наиболее созвучного Вам творческого метода?

     – Очевидно, так устроена моя психика… Понимаете, каждый человек ищет свой инструмент. Живописец может его найти сразу же, во время обучения влюбился в кисть, и кисть для него – абсолютно адекватный оптимальный инструмент, чтобы выразить то, что он хочет. И он с этой кистью и с этой краской делает чудеса всю жизнь, и никогда не займется компьютером, и никогда никакой компьютер не сделает то, что делает этот художник этой кистью. А меня не устраивало в традиционной живописи многое – невозможность гиперизображения реальности, все-таки кисть имеет свой предел, можно там положить всю свою жизнь и кисточкой выписать эту женщину, но зачем, бессмыслица, это можно сделать на компьютере. Поскольку к своим проектам я требую высокого качества, освоив компьютер более десяти лет назад, занялся цифровым искусством. Я моделирую на компьютере в “три Д” программе искусственную женщину, к примеру, затем в других программах довожу до эффекта гипернатуральной женщины, затем при помощи большого принтера наношу на холст, довожу до совершенства изображение или создаю цифровое произведение, воспроизводимое на плазменной панели. Меня очень волнует качество реальности, визуальное гиперкачество реальности.

     - То есть это такой взгляд на реальность?

– Я люблю микроскоп, люблю рассматривать предметы через увеличительное стекло, любуюсь красотами, которые открываются при очень сильном увеличении, восхищаюсь необычными визуальным откровениями, которые происходят при 50-60-ти кратном увеличении. Очевидно, поэтому меня всю жизнь и тянуло к каким-то техническим вещам.

- Стремление довести до совершенства, любовь к деталям и любование ими, очевидно, наряду с взглядом на мир архитектора и стремлением к новейшим технологиям привели Вас к использованию компьютерных возможностей в искусстве. А пока не было компьютера, как Вы выражали свое стремление к совершенству? Фотографию использовали?

– Да, конечно, много работал с фотографией, а кроме кисти еще использовал аэрограф, который очень мелко распыляет краску.

- Комбинировали живопись и фотографию?

– Не синтезировал, а использовал как такой предварительный материал. Вначале я срисовывал со слайда, затем при помощи проектора, карандаша и ластика приводил в более подходящую для живописи композицию, форму.

- Такое совмещение живописи и фотографии позволяло найти новый художественный образ, который для Вас наиболее желанен, иском?

– Да. Не я этот способ придумал. Этим способом пользовался Вермеер, Репин, Крамской, Каналетто, многие до меня. Камеру обскуру широко использовали при написании городских пейзажей, даже портретов, в основном в западно-европейской живописи.

- Получается, что для современного художника есть необходимость в совмещении методов и техник?

– Насчет современного художника – ничего подобного! Современный художник может работать и кистью, и топором, бритвой, шваброй – чем угодно. Но и даже тот, кто работает с компьютером, может вовсе не быть современным художником в силу своего таланта.

- А что такое современный художник?

– Это тот, кто в своих произведениях абсолютно адекватен времени, тем событиям, в которых он живет, кто находится в контексте художественных тенденций. Это сложная ткань – время. Ведь у нас много художников – есть традиционные, есть актуальные – их легко различить. Можно долго говорить о том, что такое хорошо, а что такое плохо. Актуальные художники часто раздражают тем, что они делают. Потому, что это необычно, они низвергают традиции, стремятся выкинуть новый ход, посмотреть на предмет не так, как смотрели до него, часто используют эпатаж, стеб, шок – как средство.

- Это хорошо для искусства?

– Для всего искусства это хорошо, а вот для конкретного художника – не знаю – он может остаться в истории, а может и нет. Но в художественном процессе своего времени он свое дело сделал.

- И определенную нишу занял.

– Это как питательная среда для чего-то, из нее вырастают звезды, художественные величины, какие-то состоятельные художники, которые смогли использовать весь этот художественный процесс и пропустить через себя. Современное искусство – это часто лаборатория, в которой пробуют что-то по-другому сделать, но так, чтобы это тронуло зрителя. Традиционной живописи очень сложно быть актуальной в связи с тем, что у нас существует масса других средств – телевидение, радио, компьютер, масса всевозможных конкурентов, чтобы захватить зрителей. Вот передвижники в свое время были актуальны – Перов пишет “Тройку” – дети, везущие воду в рваных тулупчиках. В то время есть только газета и живопись – народ валит на выставку, это актуальная вещь, и в обществе что-то происходит, происходит изменение сознания в определенную сторону. Традиционные виды искусства играли огромную роль до появления радио. Они не могут делать то, что может телевидение.

- Традиционное искусство закончилось?

– Нет, не закончилось. Оно сейчас находится в очень тяжелом положении, и чтобы быть актуальным в традиционных формах, надо быть очень талантливым и делать такое, что до него не делалось никогда. Глупо повторять Левитана, Серова. Тем более, что такой школы сейчас нет, никто Левитана повторить не может. Можно только пытаться повторить, но сделать хуже – так зачем делать хуже, чем Левитан? Он висит в Третьяковке. Сегодня техникой Серова невозможно сделать так. Ну, есть Шилов, который в подметки не годится Серову – посмотрите на его портреты и на портреты Серова! На те портреты потрясающие русские, которые висят в Третьяковке! Я много ездил по Европе, Америке, долго не был в Третьяковке, а потом зашел и для себя сделал большое открытие, особенно в русских портретах – это совершенно особое искусство, очень непохожее на все западное. Современное искусство вообще очень сложное, оно часто раздражает. Нередко я с первого раза не принимаю, год не принимаю, а потом еще раз посмотрю на то же самое, как мне казалось, “глупости”, и что-то нахожу. Мы в свое время, студентами, делали всякие капустники, хохмы. И вот когда такие хохмы показывают в современном выставочном пространстве, приглашают телевидение, то это все приобретает совершенно иное звучание. Наверное, это неплохо. Хотя я строг к пластике, к композиции, тем не менее, что-то я вижу у этих ребят, которые работают в актуальном искусстве.

- Как Вы думаете, а будущее искусства – за традиционными формами, за смешанными формами или исключительно за актуальным искусством?

– Мне кажется, за актуальным.

- Традиционные формы будут постепенно отмирать?

– Нет, они будут сохраняться. Живопись останется живописью, графика останется графикой, фотография останется фотографией, просто они будут по-другому востребоваться и использоваться. Каждый ответственный художник, имеющий школу, талант, не может позволить себе повторять что-то, а будет выворачивать на какие-то новые ракурсы, ходы, формы.

- Вот Ваша впечатляющая интерактивная работа “Женщина-Муха”. Что было внутри Вас, какие эмоции, рефлексии, что выплеснулось, что родило такой образ?

– Я очень люблю мух. Но не живых, а виртуальных, особенно гигантских, когда их виртуально трансформируешь во что-то – такая пластика, потрясающе красивые существа. Я беру некую “виртуальную болванку” мухи, эдакий “цифровой полуфабрикат”, усовершенствую ее пластически в разных программах компьютерных – словно подмастерье мне принес каркас – это называется примитив, полупродукт, полуфабрикат, который существует в программе. Я ставлю ее в центр виртуальной студии, и превращаю ее, превращаю, потом ее записываю, затем могу использовать в десятках, сотнях своих картин, если она мне понадобится, она может рассыпаться, снова собираться и т.д. Потом муху наложил на женщину. Использовал “три Д” технологию плюс специальное сложное программирование. В результате довольно долгой работы в различных компьютерных программах и с использованием фотографий получилась интерактивная картина, которая видоизменяется зрителями. Такой бредовый сон – муха, женщина, шарики летают, все выстраивается по сценарию в произведение, потом все в россыпь превращается. А зритель, дотрагиваясь до плазменной панели, по кусочкам собирает изображение в самых невообразимых сочетаниях. Главная задача – фотограф должен так снимать, чтобы при любой стыковке, цепочке, фрагменты создавали логический нераздражающий ряд. Там нет прямой литературы, мы такую задачу не ставили, все сюжеты должны возникать произвольно.

- Значит, в этой работе, воплощая свой определенный художественный замысел, Вы выступали не только и не столько как художник, но и как сценарист, режиссер.

– Да. Это “мульти-тач-арт” – новый жанр искусства, который я придумал – интерактивная картинка, которая создается художником с режиссерским мышлением и с возможностью зрителю принять участие в рассматривании этой картинки на плазме – это годится как для художников с режиссерским мышлением, так и для режиссеров с художественным мышлением.

- Вы также делаете компьютерную интерпретацию классики.

– Да, интерактивные картины со сложными ходами – “Глаз ангела” по репинской картине “Не ждали”, “Утро стрелецкой казни”, по известной суриковской картине.

- То есть это – не стеб и не издевательство над классикой, а как бы возможность современному человеку, особенно молодому, приобщится к традиционному искусству, к художественному наследию?

– Я продлеваю жизнь картине Репина. Он меня об этом, конечно, не просил… но я очень его люблю, и его картина получает свое продолжение в каком-то таком футуристическом мултимедийном невероятном варианте.

- То искусство, которым Вы занимаетесь, оно какой социальной страте общества адресовано?

– Любой. Я стараюсь, чтобы мои картинки были понятны и нравились всем, проверяю их на самых разных людях. У меня нет своего зрителя, не хочу работать для специфического зрителя.

- В нашей беседе я заметила противоречие. С одной стороны, мы говорим о том, что традиционное искусство сейчас не востребовано, что оно не актуально; с другой стороны, мы тут же говорим о том, что актуальное искусство не принимает современный отечественный зритель.

– Здесь чудовищное противоречие.

- Мы живем в такую эпоху, когда человечество что-то ищет в искусстве, идет какими-то нехожеными тропами, пробует что-то, но, наверное, не выработался какой-то единый универсальный язык, как это было, скажем, в “золотой век”.

– Тогда проще было. Мне кажется, интеллектуальная составляющая в обществе наращивается – хотим мы или нет, это происходит естественным образом. Интеллектуальные стандарты, соответствующие обществу и времени. Думаю, что лет через пятьдесят, восемьдесят процентов населения будет говорить, что Кандинский – хороший художник, Малевич – хороший художник, потому что они уже вошли в историю, они уже прошли какой-то путь, они в этом культурном отрезке состоялись, их будущее общество уже воспримет как часть своей собственной культуры. Я смотрю, сколько народу сейчас ходит на выставки современного искусства, толпы, молодежь. Этот язык молодежи понятен, это модно, и они будут ходить. Современное искусство движется от эмоционального восприятия к интеллектуальному.

- Ваша оценка современного отечественного искусства?

– Наше отечественное современное искусство, на мой взгляд, совершенно безобразно по своей форме, по своей структуре, по своей технологии выживания. С самого начала возникла чудовищная конкуренция и между художниками, и, особенно, между галеристами. И откуда-то взялось после падения СССР какое-то зверино чувство “затаптывания” друг друга. Оно, очевидно, таилось в двойной морали. Началось все с того, что галереи стали появляться как грибы, и началась борьба за клиента – но борьба не честная, ряд галерей группировался в какие-то “тусовки”, собирал вокруг себя определенный круг журналистов, которые очень влиятельны, и стал топтать и вытаптывать неугодных им художников, которые не подходят под их стандарты. Это продолжалось до последнего времени, еще отголоски этого есть. Это нанесло чудовищный удар по репутации процесса современного искусства, привнесло то, что не должно присутствовать как в искусстве, в творчестве, так и на арт-рынке. Подобного нет нигде в мире – такого отношения к конкурентам, которое сложилось у нас в последние двадцать лет.

     Беседу вела Татьяна Пынина