Честь – мундира?

     О залежалой колбасе и некоторых прописных истинах

     Разнообразие мнений, так же, как разнообразие колбас, не всегда идет на пользу. Иной покупатель стоит перед громадным прилавком, и, вместо того, чтобы радоваться, наоборот, тоскует: ведь и та колбаса симпатичная, и эта, а вон та еще краше – какую же выбрать? Девушка, а эта свежая? – Все свежие. – А какая получше? – А я их не ем. Но говорят, что вот эта хорошая. – Тогда завесьте килограмм…

     Да, авторитет специалиста – это сила. Кто посмеет сказать, что продавщица ткнула пальцем не в ту, что получше, – потому, как она в этом и не разбирается? – а наугад, если вообще не в ту, которая залежалась, которую надо поскорее сбыть? Не веришь – не спрашивай.
     То же происходит и в культуре. К примеру, показывали на днях по телевизору выступление одного очень уважаемого директора очень уважаемого санкт-петербургского музея. Он – директор – рассуждал о драгоценностях российской короны, проданных большевиками за кордон в двадцатые-тридцатые годы. Естественно, как это директору музея и положено, радел за культуру, говорил о невосполонимой утрате – ведь народ лишили культурных ценностей (царских бриллиантов).
     Если бы на эту тему поговорили, например, с экономистами, или историками, то их позиция могла бы быть совсем другой: возможно, они рассказали бы, как на проданные драгоценности и картины покупались тракторы, паровозы, турбины для строящихся электростанций, станки для старых и новых заводов… Отчасти благодаря этому аграрную страну в весьма короткие сроки удалось превратить в индустриальную. Что позволило, кстати, несмотря на громадные ошибки, победить в страшной войне с фашизмом – а иначе все культурные ценности страны вполне могли бы пополнить кладовые Третьего рейха.
     Другое дело, что не всегда продажа драгоценностей и картин шла успешно: что-то отдавалось по невыгодной цене, а что-то и разворовывалось; возможно, также, что часть полученных средств тратилась неразумно, и не на индустриализацию, а часть необходимых средств можно было бы получить совсем иными способами, о которых пришедшие к власти большевики, не имевшие опыта эффективного хозяйствования, даже и не догадывались…
     В общем, тут есть, о чем порассуждать экономистам или историкам, – но, разумеется, не директору музея. Он в силу своей должности никак не может оправдывать разбазаривание культурных ценностей. Вне зависимости, идет ли речь о его подчиненных, музейных работниках, втихаря распродающих музейные экспонаты, или о руководителях государства, избравших восемьдесят лет назад именно такие способы решения экономических проблем страны. Ведь ему, директору, положено заботиться о сохранении, и препятствовать разбазариванию, – если, конечно, подчиненные не подведут, не раскрадут.
     Не понимая этой прописной истины, можно наломать таких дров! Например, жарким и дымным летом 2010 года захожу я в один очень известный московский музей – а там в залах жара почти как на улице, и буквально дым висит. Что бы я, как человек несведующий, сделал – если, конечно, не смог бы выпросить денег на нормальную систему кондиционирования у государства или у спонсоров? Предложил бы продать пару дорогих картин из запасников, которых никто никогда не видит, и за счет этого наладить в музее нормальный микроклимат, что позволило бы не подвергать риску оставшиеся картины.
     Но это, разумеется, мнение дилетанта. Ни у одного уважаемого музейного работника не поднимется рука продавать что-то из драгоценных фондов, даже когда есть риск, что сами эти фонды могут пострадать. Потому, как разбазаривание культурных ценностей недопустимо – это же прописная истина.
     Кстати, когда пару месяцев спустя, уже осенью, я поднял разговор с работниками этого музея – о летней жаре и дыме в залах, – мне сказали: да ты что! С чего ты это взял? Этого не было! Это провокация! Кто распространяет эти порочащие нашу честь и достоинство слухи!?!? Ну, не было – так не было, будем считать, что все, о чем пишется в этой статье – это я так, теоретически. Потому и не называю ни одного имени, ни одного названия – а то еще кто-то сочтет, что его до сих пор незапятнанная честь серьезно пострадала.
     Вернусь к рачительности. Каких только примеров ее не приходилось наблюдать в иных учреждениях культуры! Например, мне довелось несколько раз попасть на презентации книг, где пришедшим журналистам эти книги ни то, что не дарили, а даже не продавали. Действительно, а зачем? На обложку посмотрел, речи послушал – ну и скажи спасибо. В лучшем случае попроси полистать на пару минут – может быть, дадут. А если захочешь, прежде, чем об этой книге писать, не пролистать, а прочитать- ну, так купи, когда она появится в продаже.
     А в одном уважаемом музее журналистам, приходящим на открытие выставок, и выставочные каталоги не то, что дарить не принято – даже пролистать не дадут. Они же, каталоги эти, дорого стоят: от полутора тысяч рублей и выше. Их издание спонсор оплатил, то одна крупная нефтяная фирма, то другая. И деньги от продажи могут пополнить кассу музея. А хочешь смотреть – так купи. Ну и что с того, что иной журналист в день на двух-трех выставках бывает, двадцать пять дней в месяц: не можешь все скупить – твое дело, а музею положено проявлять рачительность, это же прописная истина.
     А в другом уважаемом музее не менее рачительные в хозяйственном плане работники на моих глазах приглашали художника прийти и устроить для детишек мастер-класс: мол, так, как вы, никто писать не может – поделитесь же опытом с молодежью. Хорошо, сказал художник, приду и опытом поделюсь, – а можно мне будет показать детишкам свои работы, чтобы они поняли, чему я их собираюсь учить? Да, ответили ему, но только если вы принесете несколько работ, и сразу же их унесете. А если вы хотите устроить у нас выставку своих работ, хоть на несколько дней, – так это тоже можно, правда, не в залах, а в холле напротив гардероба, и за деньги – за столько-то тысяч долларов, так у нас положено, все, кто выставляется, платят… Вот она – хозяйственность!
     Впрочем, что это меня все время в сторону музеев заносит. Культура у нас – ого-го, какая масштабная, и деятелей культуры, самых разных направлений, немеряно. И каких только прописных истин от них не услышишь. Например, один очень известный и уважаемый деятель, не сходивший одно время с экранов телевизоров, – когда он занимал очень высокий пост, – услышав критику в адрес самой смотримой в стране телепередачи “Дом-2″, так “отбрил” недовольных: да, передача эта, мол, не для интеллектуалов, но зато люди, которые ее смотрят, в этот момент, типа, не совершают каких-либо особо опасных преступлений.
     Возможно, наивный человек мог бы тут подкинуть несколько каверзных вопросов, например: а как таких вот, склонных к особо опасным преступлениям, удержать у экрана 24 часа в сутки? И не лучше ли будет показывать им телепередачи, которые сдержат их криминальные порывы, а может быть, даже научат чему-нибудь хорошему? Да и вообще, не получается ли, что возможности телевидения используются для того, чтобы прививать широким массам дурные привычки? Может быть, имеет смысл, наоборот, учить их хорошему, доброму, вечному? Ну, и т. п., в том же духе.
     В общем, недаром поговорка гласит, что один дурак может задать столько вопросов, что тысяча мудрецов на них ответить не сможет. А посему лучше давать слово только умным, которые мудрецов смущать не будут.
     В этом смысле очень правильно поступает наш известный сатирик Михаил Задорнов, когда радует зрителей все новыми и новыми историями про американцев. Послушаешь очередной его рассказ про какую-нибудь новую глупость, сказанную американцем, со стандартным задорновским окончанием: ну они и дебилы! – и искренне радуешься: как хорошо, что мы умные!
     И это, надо понимать, не просто художественный вымысел патриотически настроенного сатирика, а объективная реальность. Взять, к примеру, автомобили: ну, делают они “форды” и “кадиллаки” – а зачем? Если можно ляпать “лады” и “волги”, и продавать их – тут – дороже, чем “форды” – там. Про Европу вообще говорить не приходится: соорудили дешевенький автомобиль для Румынии, “Рено Логан”, и продают по 5 000 евро – и это когда тут наши граждане его по 10 000 евро покупают, причем даже не европейской сборки, а тутошней, местной.
     Да, и в Европе есть, на что обратить внимание сатирику Задорнову. Как в экономике, так и, разумеется, в культуре.
     Например, все европейские музеи, все европейские королевские дворцы, да и многие европейские выборные политики, регулярно тратят немалые деньги на покупку картин, причем не только признанных классиков, но и ныне живущих художников, как своих, так и заграничных. Они считают, что таким образом поддерживают художников, искусство. Но, спрашивается, – зачем?
     Можно же, как в наших музеях, картины не покупать, а принимать в дар, чтобы художники не наживались на нуждах народа, тяготеющего к искусству. А то ведь они цены ломят – знаете, какие? Попробуйте представить: если, например, картины губернатора одного очень крупного города (прямо скажем, хоть человека, видимо, и хорошего, но по своему художественному уровню – далеко не Репина) на публичном аукционе уходят то за 6, то за 11 миллионов рублей, – дороже, кстати, чем картины Репина, – то сколько же придется выложить за картины еще не померших профессиональных художников? По логике – во много раз больше.
     И ведь они же, эти профессиональные художники, все деньги, полученные за картины, себе в карман положат, скажут: мы без зарплаты живем, мы кушать хотим, нам за мастерскую платить надо, – а губернатор-то целиком все на благотворительность отдает! До такой щедрости и английской королеве далеко.
     Ну вот, вроде бы, удалось, наконец-то, – словно барже, оторвавшейся от буксира в половодье, причалить к пристани, – приблизиться к тому предмету, о котором, собственно, и хотелось бы изначально порассуждать: чести мундира. Понятие это, надо понимать, изначально не наше, сужу хотя бы по тому, что на запрос по-английски – “esprit de corps” – интернет-поисковик Google находит 701 тысячу страниц, а на запрос по-русски – “честь мундира” – 157 тысяч страниц, то есть почти в пять раз меньше. Причем среди них нет ни одной, внятно объясняющей, что же это, собственно, такое. Видимо, потому, что это для нас и так понятно – что называется, прописная истина.
     Возьмем, к примеру, некого отдельного человека: когда он просто так, как частное лицо, скажет что-нибудь во всеуслышание, какую-нибудь свою мысль, то так сразу и понимаешь, что он либо подлец, либо жулик, либо просто дурак. А вот если он при мундире, – здесь речь, конечно же, не о военном мундире, а, так сказать, о должности (например, продавщицы колбасного отдела – см. начало этих заметок) – то его или ее слова, подкрепленные пресловутым авторитетом специалиста, приобретают не просто больший вес, а, буквально, ценность директивы. Или хотя бы инструкции.
     Именно этим честь мундира и ценна – тем, что если она есть, пусть даже и мифическая, то носителю этого мундира иметь свою собственную – личную – честь вроде бы как и не обязательно. А возможно, даже, и вредно. Ведь иначе придется и нести личную ответственность – например, за попытку продать залежалую колбасу, или за сказанные, а тем более, сделанные глупости, – а что тогда подумают об уважаемом мундире, честь которого должна оставаться незапятнанной?
     Тем более, что этот самый мундир с незапятнанной честью помогает создавать пресловутый авторитет специалиста, – позволю себе еще раз адресовать читателя к началу заметок, – что позволяет исключить разнообразие мнений, сведя его к одному единственному правильному. А это, безусловно, облегчает как выбор колбасы, так и поиск правильной линии в области культуры.

     Николай Ефремов