Праздничный салют над “Победой” и… поражением

     Уже давно Центральный Дом художника на Крымском валу имеет на меня прямо-таки мистическое влияние. Вот и 9 мая 2010 года, собравшись с компанией близких мне людей смотреть праздничный салют, мы не смогли проехать туда, куда изначально хотели попасть, и, объезжая перекрытые улицы и возникшие из-за этого пробки, в конце концов оказались… у ЦДХ. Поскольку салют уже вот-вот должен был начаться, мы быстро запарковались и поднялись на Крымский мост. Как раз в этот момент небо над Москвой расцветилось огнями. И все пятнадцать минут мы наблюдали изумительный фейерверк, разворачивавшийся в небе как раз между Храмом Христа Спасителя с его сияющими в ночи золотыми куполами, и ЦДХ с громадной красной вывеской – афишей Международной художественной выставки “Победа”.
     А ведь глядя на эту вывеску, далеко не все из тысяч людей, радостно кричавших на Крымском мосту “Ура!” при виде красочных залпов, знали о том, что в эти дни под крышей ЦДХ проходит не одна, а сразу две выставки на тему Победы. Об одной, именно той, которой посвящена видная всем афиша на здании ЦДХ, я писал 26 апреля 2010 года. А вторая – это спецпроект “Великой Победе посвящается…”, который подготовила Государственная Третьяковская галерея на Крымском Валу, располагающаяся в том же здании. В рамках этого “спецпроекта” экспонируются произведения, созданные в 1940-х – 1980-х годах XX века. Экспозиция была открыта 5 мая 2010 года, и в тот же день пресс-служба ГТГ распространила информацию о ней. А ведь 5 мая – это ровно через 10 дней после того, как в ЦДХ открылась выставка “Победа”, в которой Третьяковская галерея… участия не приняла.
     Ну и что, спросит иной читатель, в эти праздничные дни множество музеев и галерей, среди которые не только государственные и муниципальные, но и частные, открыли у себя свои собственные выставки и экспозиции, посвященные Великой Победе. Какая разница, кто в чем участие принял или не принял?
     Когда речь идет о частной галерее – разницы, конечно же, нет, а вот когда дело касается одного из ведущих государственных музеев – разница огромная. Для художников-фронтовиков, принявших участие в выставке “Победа”, стало бы буквально подарком, если бы в ЦДХ вместе с их работами были выставлены работы на тему войны из запасников Третьяковской галереи – тех художников и скульпторов, кто в военные и послевоенные годы были их товарищами, с кем они когда-то дружили, нередко и выставлялись, но кто ушел из жизни раньше, и сегодня уже считается классиком.
     Но – несмотря на то, что выставка “Победа” получила поддержку таких авторитетных организаций, как Министерство культуры Российской Федерации, Всероссийская творческая общественная организация “Союз художников России”, Российская академия художеств и Международная конфедерация союзов художников, Третьяковская галерея принимать в ней участие не сочла нужным. И какими бы соображениями это теперь ни объясняли, – а придумывать убедительные причины у нас умеют, – данное решение стало, по моему мнению, поражением уважаемого музея. Поражением на культурном фронте.
     Впрочем, неспособность принимать здравые решения без руководящего указания сверху – отличительная особенность многих крупных музеев. Не только в нашей стране, и не только в наше время. Известный французский галерист Амбруаз Воллар в своей книге “Воспоминания торговца картинами” писал, как в свое время Люксембургский музей Парижа – первый по происхождению музей Франции и непосредственный предшественник Лувра, – отказался принять в подарок от Гогена его картину – это была “Дева с младенцем”, и отверг 17 полотен, которые завещал коллекционер Гюстав Кайботт – это были Ренуар, Сислей, Сезанн, Мане… Брат покойного коллекционера обратился к главному хранителю Люксембургского музея с просьбой приютить отвергнутые картины хотя бы на чердаке, но получил ответ: “Чтобы я, чиновник, которому государство оказало такое доверие, стал укрывателем холстов, отвергнутых комиссией…”.
     Что ж, зачастую чиновники понимают “доверие” не как право делать что-то хорошее, полезное обществу, в своей области деятельности, а как запрет на собственное мнение, и уж тем более на какую-либо инициативу. К счастью, и мировое искусство от этого не рухнуло, и российские художники, пока могут держать в руке кисть, не перестанут творить, – вне зависимости от благосклонности того или иного музея к их творчеству и к их интересам.
     И тем не менее, лично мне жаль, что для кого-то из художников оказалась нереализованной быть может последняя возможность выставиться вместе со своими ушедшими из жизни товарищами.

     Николай Ефремов