Умереть, чтобы жить

     Главная героиня умирает в начале романа “Дневник ее соглядатая”, ставшего естественным продолжением предыдущих книг Лидии Скрябиной. Но вопрос “а зачем ты себя убила?” (все, о чем пишет автор, основано на фактах – более эмоциональных, нежели реальных) остается риторическим, затем и вовсе снимается уже после нескольких абзацев. Умереть, чтобы жить – это, на мой взгляд, – главная, внутренняя линия сюжета; в этом, на мой взгляд, – суть экзистенциального реализма Лидии Скрябиной. Если в предыдущем романе оказавшаяся в “Клетке” героиня стояла у черты, то в романе новом она за нее шагнула и оказалась одновременно в прошлом, настоящем и будущем.
     В переплетении судеб, казалось бы, трех персонажей, живущих в разные, и переломные, исторические временные эпохи, видится некое перевоплощение героини; но затем приходит понимание, что речь идет о судьбе одной героини, об индивидуальном выборе собственного пути. Не она умирает, а хитиновая оболочка отмирает, прежние жизнь, любовь, система ценностей, и рождается бабочка. В этом метафора, символ, смысл. Происходит очищение, катарсис. Потому героиня и “умирает” – чтобы жить – в прошлом, настоящем и будущем.
     На презентации романа “Дневник ее соглядатая” в ЦДЛ Лидия Скрябина ответила мне на несколько вопросов. Но, скорее, это – не интервью, а размышления автора по поводу своего произведения.
     – Лидия, насколько новая книга основана на реальных фактах?
     – Обычно на “реальных фактах” основывается только первая -вторая книга, пока автор черпает сюжеты из своего личного опыта, потом факты заменяет художественная правда. Именно поэтому первые книги, как и первые фильмы, или первые стихи у многих остаются самыми яркими. У каждого есть свои “Детство”, “Отрочество” и “Юность”, но не у всех они переходят в “Анну Каренину” и “Войну и мир”. Это, собственно, и есть настоящий переход из писательской куколки в бабочку-писателя. У меня этот переход выпал на “Соглядатая”, а состоялся ли – это может сказать только читатель. Но я старалась освободить от хитиновой оболочки не только свою героиню, но и свою писательскую судьбу. Замечательные персонажи новых русских, с которыми меня свела судьба, пока я строила им особняки на Рублевке (из “Моли для гламура”) и драматические истории семейных отношений и семейных преданий в “Клетке”, включая опыт смертельной болезни, пережитой мною самой – оказались вычерпаны.
     – Как возникла идея этого романа?
     – А передо мной вдали выросли и перегородили путь Кавказские хребты. Я часто гостила в детстве во Владикавказе у дальней родни. Потом, в перестройку, мы потерялись, но к началу 90-х старые друзья детства стали мелькать в Москве. Одни спасались от войны, другие – от милиции, третьи – от кровников. Безобидные друзья детства обернулись бандитами, кокетливые подружки – снайпершами, знакомые по двору ребята – покойниками. Так Кавказ оказался параллельной реальностью, все время пересекающийся с моей. Но самой мне понадобилось много времени, чтобы осмыслить эту новую реальность, подступиться к ней именно с точки зрения художественной, а не бытовой правды. Поэтому “Соглядатай” – это симбиоз семейной саги и исторического романа.
     – Семейная сага в историческом контексте будет иметь продолжение?
     – Все мои предыдущие и, наверное, новые романы будут тяготеть к семейным сагам. Человеческие отношения в долготе своего развития, когда время – тоже становится участником повествования – самая привлекательная для меня литературная ниша. Именно поэтому “Соглядатай” продолжает “Клетку”, несмотря на утерю главной героини. А следующая книга будет продолжением первого романа “Моль для гламура”. А потом будет продолжение “Соглядатая”, снова со сменой второстепенных лиц на главные. Ведь и в самой жизни так часто бывает: боковой персонаж становится главным, принося свое видение мира, свою правду. Но Кавказ, его жители, их трагическая судьба, включая и русских, по рождению считавших эту благословенную землю своей, поселятся в моих книгах надолго.
     – Кавказ в “Соглядатае” – как отдельный герой.
     – Когда началась первая чеченская война, я изумлялась, почему наши военные начальники ведут себя так преступно глупо. Ведь даже моих небольших познаний в кавказской жизни было достаточно, чтобы понять, какое кровавое идиотство они творят. Если бы они когда-нибудь слышали о “сухарной экспедиции” во время взятия Дарго Воронцовым в 1845 году, то в 1994 году и далее сотни, а может и тысячи, наших ребят остались бы живы. Несмотря на то, что кавказские войны девятнадцатого века и немецкая операция “Эдельвейс” на Кавказе двадцатого, и афганская война конца прошлого века неразрывно связаны с тем, что происходит сейчас на Кавказе, в том числе и Северном – нами эти исторические события очень мало осмысленны. Счастье еще, что Лермонтов с Толстым служили на Кавказе, а Пушкин пустился по нему путешествовать, и эти гиганты оставили нам “Путешествие в Арзрум”, “Тамань”, “Бэлу”, “Кавказского пленника” и “Хаджи Мурата”, а то у нас было бы до сих пор самое пещерное представление об этой земле. Вот почему я убеждена, что история покорения и совместного жития Кавказа в составе России – очень востребованная современная тема. Кавказский узел не развязан до сих пор и любое лыко о нем будет в строку. Плюс для писателя война, чужбина, смерть – является той особенной, драматической частью жизни, когда человеческие страсти, пороки и достоинства обнажаются.
     – Выбор своего пути – эта тема, очевидно, неслучайно прослеживается на протяжении всего романа.
     – Думаю, по большому счету все книги написаны о выборе пути. Герои “Соглядатая” нигде не проговаривают это впрямую, но, надеюсь, мое писательское кредо просачивается у них сквозь поры. Молодой человек попадает в эту жизнь, полную стремнин и водоворотов, как мы спускаемся в метро на какую-нибудь узловую станцию, где смыкаются пять линий. Поезда мчатся в разные стороны, в том числе и в прошлое, и в будущее, и в боковой тупик. Выбрав один из них, вернуться на исходную точку часто бывает уже невозможно. Перед тем, как сесть в один из вагонов, и дальше в пути, ты можешь спросить себя: есть ли у твоего пути сердце? “Все пути одинаковые, – говорил Дон Хуан Карлосу Кастанеде, – они ведут в кусты или сквозь кусты”. Значение имеет только, есть ли у твоего пути сердце, если “да” – это хороший путь, если “нет”, то от такого пути нет никакого проку, даже если он ведет на вершину. Потому что на самом деле, все пути ведут к смерти, но у одного есть сердце, а у другого – нет. Услышать биение сердца своего пути – это и есть самая большая ценность в жизни.
     – Лидия, уход от журналистики в писательство – это естественное следствие накопленного опыта или, опять же, выбор собственного пути?
     – Журналистика и писательство – два совершенно разных дара, требующие разных навыков и взглядов на мироздание. Журналист – скорее врач “Скорой помощи”, а писатель – хирург в стационаре. Я, например, в репортажном и многих других журналистских жанрах оказалась человеком бесполезным и даже вредным, потому что меня все время тянуло приврать для красочности. Одну и ту же историю я просто не могу повторить одинаково. Может, только в суде, под присягой. И то, вряд ли. А свой нынешний Живой Журнал (“Полевой дневник Лидии Скрябиной”) я скорее воспринимаю, как развернутую записную книжку, хотя большинство постов написаны на социально-политические темы.
     – Работая не над журналистским материалом, где – шаг вправо, шаг влево – почти “криминал”, а над литературным произведением – невольно оказываешься в плену у своих персонажей. Как удается с ними уживаться?
     – Задумывая какую-нибудь вещь, я обычно составляю картотеку, типа библиотечной, куда скидываю карточки про главных героев: как они одеваются, что думают, чему радуются. Это чудесный момент, потому что герои спеленуты и не могут позволить себе никакого безобразия. А вот когда они становятся овеществлены на бумаге, тогда надо держать ухо востро: они часто вырываются из канвы сюжета и начинают самовольничать. Тогда остается только идти у них на поводу и просто записывать все, что те вытворяют. И еще упираться, чтобы они меня саму не затащили в свою вакханалию. В общем, у нас не простые отношения. Иногда, идя по улице, я ловлю себя на том, что разговаривая с ними вслух, а прохожие косятся на меня, как на городского сумасшедшего.

     Татьяна Пынина